…к-хе. Короче, затарился я своей благодатью!
И Лиханов довез меня до моей избушки.
И авоську – тоже!

И было время, когда я курил и рассматривал фотографии. Ну, оптика так сработала. Понятно. Никогда до этого, и никогда (пока) после этого, и только в этом месте, - так сработала. Что ж тут такого интересного? На то она и оптика!
…к-хе А, на то ли?
Вечером была и банька! И всё, как положено! Как надо!
И после баньки – первый фужер водички из родничка-ручейка.

ЧТОБ СЧАСТЬЕ ГОРЕМ НЕ БОЛЕЛО!

…к-хе. И принялся за дело: укладывать бутылки в авоську, с Лихановым разговаривать. Он уже давно поднялся к машине. Улыбается там, машет мне. Ну и попался таким радостным в объектив фотоаппарата.

Потом путь домой.
Заметили – о собачке больше ни слова. И я её не помню. Вот как спускалась к ручью следом за мной – помню. А потом - всё. Я про неё и забыл. И Лиханов помнит, что была собачонка, за мной увязалась. А потом… А черт её знает!
Уселись мы в машину, и, поехали. Михаил Андреевич опять замахал руками, принялся энергично рассказывать, как тут раньше все было. Про охоту вспомнил, про сохатых, которые тут раньше почему-то были не редкие прохожие. Порассказал много интересных историй. И про то, как Димке, сыну своему, подарив ружьишко, рано утром привез его сюда, мол, пусть побегает минут двадцать, уток поищет. Конечно, мол, не найдет. Но ведь главное с ружьем своим первый раз по лесу походить. А было это в 9-ое мая. И какая уж охота-то? Ему, Лиханову, мол, к пол-девятому, дома как закон, надо быть. А как же, там ведь и построение в школе, там и шествие. А тут сохатый вышел! «В другой-то раз в поселок сразу же, да ружья с пулями, да с Табакаевым-то, С Анатолием-то, Павлочем – догнали бы этого, сохатого. Наш бы был.» «Что, и стреляли бы?» - спросил я? А чо, мол, на него-то смотреть? И принялся рассказывать, как здорово было-то там-то, как здорово тут-то, как и в другом месте - ничуть не хуже. Да уж! Рыбаки в своих рассказах о рыбацких удачах и рядом не сидят с охотниками. Не «Три рыбака», но «Три охотника…» Васнецова – вот украшение известнейшей художественной галереи!

…к-хе. А утро – праздник! Воздух чистый, небо синевой лучистое, И я, среди мусора, хламья тропинки по досточкам к ручью с авоськой, полной пустых бутылок пластиковых, топаю. И собака эта в метре от меня. А я на мостике кисти рук в ручеек опустил, дождался до ломоты холода, похлебал ладошкой, умылся. А Лиханов у машины, свои дела какие-то делает, потом в сторонку отбежал. А я уже фотографирую для «истории».

Потом «зарядил» я первые три бутылки под мостик, весом своим придавил их – наполняйтесь, мол. Одна выскочила, две – в деле. А я уже родничек-ручеёк фотографирую.
(фото)
А ту и Михаил Андреевич начал спускаться, «омовения производить».

Короче, пока состоялись все эти дела, да и пока наполнил водичкой припасенную тару, решил еще раз ручеёк сфотографировать. Только я всегда его снимал «против течения». А тут догадался, «по течению снять». Но не хотелось. «По течению» он весь в пустых пластиковых бутылках, прочем мусоре. Но – снял.

…к-хе. И мне хватило. А вот то, что во второй раз привезли, а он уехал опять на работу – не хватило. И позвонил я Михаилу Андреевичу. Сказано – сделано. Утром следующего дня мы уже выехали за водичкой. А утро какое-то было интересное. Встал рано. А руки до дел не доходят. Вот, мол, какое событие, за водичкой съезжу. Чего вдруг какой-то трепет? Чушь какая-то. Аккумулятор у фотоаппарата зачем-то переменил; другой фигней всякой занялся. Лиханов приехал – ни бутылочки, ни закуски с собой мы не взяли. Странно как-то. Уговорились всем этим вечером заняться. А кто нам утром-то, сейчас мешал. Да хотя бы 250 гр. самогоночки и одноразовый паек спецназа, упаковка такая. И дыши жизнью, радуйся. Нет. Потом сами удивлялись, мол, что за навождение. Ну, короче, поехали. И опять всё наоборот нормальному. Я, обычно, ля-ля тра-ля-ля, а тут, слово выдавить не могу. Но зато Михаил Андреевич, как говорится, - не затыкается. Всю фигню про себя, про свои дела – ля-ля. Я даже заволновался. Что-то должно случиться. Было в моей жизни, и не раз, когда друзья, вдруг ни с стого ни с чего болтливыми становились. И о себе хвастаются, и о жизни – без умолку… А потом. Потом гибель их. Знаю. По другому не бывает. За трое суток до трагедии всё решается. В последнии сутки это чувствуется тем, по ком уже «колокол звонит». Может всё и не так, но и я не вру. Я пятерых так – похоронил. Двоих последних – уже понимания, что впереди – неизбежность трагедии. Странное это чувство: понимаешь, чувствуешь, но – присутствуешь только. Даже простецкое, мол, закрой рот и не полоскай радость, - можешь сказать, но – молчишь. А в это утро вот и Михаил Андреевич, гонит свою «волгу», щурится в свои очки, и, рассказывает, рассказывает, мол, как всё в это утро все у него не так, да и в жизни все, как в это утро. Мол, что хочется то-то, а делается так-то. А почему? Это он у меня, оказывается, имеет наглость спрашивать. И всю дорогу характерные Лихановские жесты руками. И не поймешь: толи он так умудряется, едет, толи «волга» сама так привычно рулит. Я и про курево забыл. Привычка, некоторых лет моей жизни, у меня такая: если на правом сиденье «волги», то сразу-же сигарету в зубы. И гони Сергей ( шофер-друг у меня такой был. Как ни опаздываем к вылету, но всегда вовремя). А в этот раз, словно и во век не курил. И что странно тоже, ни туда, к ручейку, ни там, ни обратно. Закурил лишь когда фотографии на компьютер вытащил… Но это потом.
А тут едем. Лиханов рассказывает, руками размахивает. Я чем-то взволнован. Молчу. Приехали. Развернулись. Вышли из машины. А нас собаченка, типа таксы встречает. Подбежала ко мне, в метре остановилась. Смотрит преданно. Я к ней – она рычит. Да пошла ты, улыбаюсь,. Кто тебя тут потерял, от кого ты тут отстала – мои ли заботы. И потопал к ручейку, так сказать…

…к-хе. И в самом деле, не простой это родничек-ручеёк. Осенью 2012 года, 8-го сентября утречком появился я в Ангарском. Привет бабье лето! И оно звенит синевой неба мне в ответ. Мы любим друг друга. А дальше – хлопоты будничные, радостные. К папе с Наташей сходить; родных и близких на кладбище поселковом навестить; в избушке своей полы перемыть, пыль протереть, домового уважить – себя ему поручить; у М.А.Лиханова sms-кой на сотике пробурчать – Я в Ангарском! Ну и в баньку к другу!!! Но последнее не случилось. Друг тут до 16-ти по соседству всей семьей картошку капал. Я их даже сфотографировал, и даже поболтал радостно. Ночуть-чуть. Я не бог, я им не в помощь. Я пока своему домовому только и помощник. А друг и картошки не докапал, вынужденно уехал куда-то в сторону Беляк по работе. А ночью, во втором часу ввалился ко мне. Стеснительно так, мол, извини что разбудил.
- Я думал, до баньки съездим на Ельчимо, к ручью За водой. Да вот, понимаешь, надо было срочно по работе. Ну а на обратном пути, вот, набрал тебе. Знаю.
Я свет включил, обалдевшим от подарка, сразу же в холодильник, за водочкой, закуской… А, как же!
- Не-е… - махает друг рукой. – Мне уже в шесть ехать надо будет…
- Да по стопочке! Спать легче будешь!
- Не-е. – махает рукой. – Мы сейчас с тобой и с полстопочкой до утра просидим. Только начнем разговаривать… Не-е! Тебе этого хватит. А потом приеду, привезем еще.
Это друг мой сказал уже о водичке.

(2-продолжение)
…к-хе. Вот он, бежит, ручьится, радуется жизни и людей радует.

А как ни радоваться ему? Все радуются. Однако, как оказалось, все, да всяк по своему. Узнал тут однажды, что называется этот ручей вроде как - Пьяным. Название такое, мол, у него – Пьяный! С чего бы вдруг так-то? Да, мол, местные так называют. Я у местных – близких, друзей, знакомых поинтересовался. Откровенно их удивил, мол, это что за знаток такой тебе натрепал? Ни как алкаш какой-нибудь. Много их там таких пьянствует, гадят кругом. Раньше там, у ручейка грибочек стоял. Столик, скамеечки. Место-то нужное у дороги. Так алкаши, мало того, что все засрали, так и грибочек этот сожгли. А теперь, значить и над родничком-ручейком поглумиться решили? Однако, знаток названия не сдается, уточняет, мол, имел он ввиду под местными - шоферов лезовозов Ангарского ЛПХ. Мол, у этого ручейка постоянно и пили они, опохмелялись… «Никак большой работяга, - сказал отец мой, до пенсии работавший как раз шофером. – Покрутил бы он баранку лесовоза по 8-12 часов, меньше бы языком-то болтал. Бывали, конечно, кто и пивал в том месте. Не долго такие в шоферах ходили. То машину разобьют, то себя покалечат. Мол, в том-то месте, в ручей-то этот ни один лесовоз с лесом ложился. Тут, мол, затяжной пологий спуск, с хребта-то, и поворот большой. Бывало, спуск начинаешь с первой передачи, потом на вторую переходишь, чтоб юз не допустить, а уж тут-то у ручья несешься, аж, свист стоит! Пьяных-то тут, мол, ручей собирал. Уж точно. На себя и ложил. «Так ручей-то причем? – рассудил. - Мало ли где кто пьянствует, так что ж теперь всякое место Пьяным обзывать?»
А мне вдруг подумалось: странный какой-то ручей. Мол, мало того что люди сюда тянуться, так он так организовал вокруг себя пространство и человеческую жизнь, что и пьяных собирает. Прямо вытрезвитель какой-то… Странный ручей.
Но знаток жизни, в том числе и жизни моего родного поселка, не унимается. Нет, мол, Пьяным и зовется! Мол, с друзьями из Ангарского созвонился, подтверждают. Что тут скажешь, на каждый роток не накинешь платок. Известное дело, кто с кем поведется, тот того и наберется. Не зря же говорят: скажи, кто твой друг и я скажу кто ты. С пьяницами, да треплом - разве договоришься? Им доказывать бесполезно, их лечить надо!
А мой родничок-ручеек течет себе и течет, радует людей. И лечит. По себе знаю. Да и как видим, даже в похмелье кой кому - не без пользы. А люди не только водичку тут берут, но попьют на мосточке, умоются. А кто-то и узелком что-то свое завяжет на веточку у ручейка. И помогает видать, коль этих узелков тут ни мало понавязано. Не зря говорят – нужное место. Лечит, знать ручьишко людское счастье, чтоб горем оно не болело. Лечит.