Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 

 

Наш огромный район на протяжении всей истории испытывал на себе процессы, которые были следствием происходивших в стране перемен. Каких-то 50 лет назад карта района выглядела несколько иначе, чем сейчас. На ней было значительно больше населенных пунктов.

В послевоенное время  на берегах Ангары появлялись так называемые лесозаготовительные поселки-лесопункты, в которых, как правило, работало много репрессированных и военнопленных. Вблизи одного из самых старых селений – деревни Манзя, был трудовой поселок Каулец. Он, как сказали бы сегодня, был местом особой концентрации межэтнической толерантности, или, говоря простым языком, все жили и трудились очень дружно вне зависимости от национальности, религиозных и политических взглядов…

 

В самой Манзе уже мало кто помнит, что это был за поселок. После его расформирования многие уехали, многих, кто остался в Манзе, уже нет в живых, а кто-то попросту забыл. Но все же нашлись те, кто смог рассказать об этой частичке истории района.

 

Бывшие жители Каулеца, с которыми мне удалось пообщаться, очень тепло и трогательно вспоминали о поселке… И во время разговора не единожды сожалели, что нет больше этого замечательного места. Почему же такая ностальгия? Не курорт же был…

Первой моей собеседницей стала хрупкая, на первый взгляд, и очень героическая, как позже выяснилось, женщина  –  Ирма Яковлевна Мутовина (Шеффер) 1929 года рождения, из семьи волжских немцев. 

 

Ее история своей драматичностью может потрясти каждого. Она, еще совсем ребенком, оказалась в нашем районе…  в статусе ссыльной. Одиннадцатилетняя девчонка оказалась в тайге согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. “О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья”. Эти люди были обвинены в сокрытии в своих рядах шпионов и диверсантов. Правительство решило переселить всех немцев из Поволжья, большая их часть оказалась в Сибири. 

 

– Привезли нас сюда из Саратовской области. Помню, из Красноярска  целый месяц добирались до Каменки. Нас первоначально было трое: мама, старшая сестренка и я. Отца не стало, когда мне еще три годика было: как забрали его в начале тридцатых куда-то, так его никто и не видел больше….  – начала рассказ Ирма Яковлевна. – В один дом нас пять семей заселили. Как только приехали – стали работать в колхозе им. Ворошилова. Мне поручили прясть и вязать – так я сутками  носки, варежки для фронта вязала.  А мать, чтобы прожить хоть как-то, помимо всего еще ходила по домам: белила, стирала, убиралась. …

 

Лето промысловое было: мать грибы, ягоды, черемшу собирала, потом сдавала это все. Раз в месяц ходили отмечаться в комендатуру: на месте ли, не сбежали? А куда мы денемся? Ни документов, ни транспорта. кругом тайга. Хотя я  дважды пыталась бежать.., но не удалось. Глупая была – ребенок еще совсем.

 

Как подросли, нас,  молодых, из Каменки отправляли по лесопунктам. Топорами да пилами работали – никаких поблажек, что мы девушки. Наравне с мужиками лес валили, сор древесный убирали сразу – не то, что сейчас…  

 

В Каулец перебрались в 1949 году, тут я и паспорт получила, и замуж вышла, и детей родила, – подытожила Ирма Яковлевна.

 

Каулец был мини-моделью СССР. Именно там волею судеб собрались представители разных национальностей и культур, в основном граждане союзных республик. Но были и немецкие военнопленные, которые наравне со всеми работали на ангарской земле. По словам Ирмы Яковлевны, к таким немцам относились нормально, никто их не упрекал и не смотрел на них волком. Вообще в  этом поселке все жили дружно: работали и отдыхали всегда всем поселком.

 

Символом дружбы народов в Каулеце был стол – обычный дощатый стол на пригорке. За ним по вечерам и на праздники собирались практически все жители:  кто в карты играл, кто в лото, кто меха  гармошки растягивал – далеко песни были слышны..

 

По весне, бывало, поселок подтапливало, тогда все поднимались на возвышенность и пережидали половодье. Такое случалось довольно часто. У кого дом в негодность приходил – тому строили новый. Все дома возводил леспромхоз.

Расположение поселка было замечательным: вода рядом, покос рядом, лес рядом. Что еще нужно? С голода не помрешь.

 

Моя собеседница очень тепло рассказывает об этом времени. Прожила она там до самого последнего дня существования поселка. При разговоре то и дело вставляла: «Там-то хорошо было…». Я стараюсь узнать: а чего ж хорошего-то? Прищурив глаза, она незамедлительно аргументирует:

– Сейчас озлобленные все, а там все жили дружно, слова плохого не услышишь – как одна семья, даже несмотря на то, что поселок постоянно обновлялся, люди приезжали – уезжали, и все разные были: и по вере, и по национальности. Нет сейчас таких отношений-то…

 

Последние семьи выехали из Каулеца осенью 1973 года, считай, за год поселок опустел.

 

В конце нашей беседы я спросил у  Ирмы Яковлевны, не винит ли она советскую власть, что ее жизнь прошла именно так. Она, подумав, ответила:

 

- Нет, может, кто и винит, но не я… Жила, работала, не бездельничала, перед собой не стыдно. А кого винить-то, да и не до того тогда было, работы за глаза всегда. Коль случилось так – значит,  суждено было.  

 

Вторым моим собеседником стал житель Манзи Степан Моисеевич Колпаков. Родился он в Гольтявино, когда учился в четвертом классе его семья перебралась в Каулец.

 

– У нас большая семья была, ораву такую  прокормить нужно было, обуть, одеть, – нищета гольтявинская…. Плохо в колхозе было. Переехав в лесозаготовительный поселок, родители стали в леспромхозе работать. Зарабатывать стали, обжились.

 

Поселок этот, по словам Степана Моисеевича, как  у Христа за пазухой стоял – удивительное место было. Охота, рыбалка, ягоды, грибы, покосы – все рядом. В основном население составляли ссыльные литовцы, по его детским ощущениям, их казалось больше, чем кого-то еще. Поселок состоял из 150 дворов, это примерно тысяча человек.  

 

Бывший житель Каулеца на удивление легко и просто поименно перечисляет своих соседей по улице: их имена и фамилии, кто и где жил, на какой улице, их привычки и особенности. О каждом по-доброму говорит, тепло. Дома на ключ не закрывали никогда. Не боялись. Даже тех, кто по уголовным статьям там находился. Вот такая память осталась о людях...

 

Дети посещали школу, но только до четвертого класса. Учительница одна была. Любимая забава детворы – игра в «красных-белых». За красных играть в то время было почетней…

 

Был в поселке свой портной, из ссыльных прибалтов, обшивал весь поселок. Для него даже специальный дом пошивочный был выстроен.  В клубе показывали кино.

 

Запомнился маленькому Степке и уклад жизни выходцев из стран Балтии:

 

- Нам все в них казалось необычным. Они по-другому жили, не как мы.  Например, литовцы  выделялись своей предприимчивостью, капиталистической жилкой, но при этом были очень трудолюбивые. Огороды у них одно загляденье – копошились на них постоянно. Однако жадными не были, – вспоминает мой собеседник. – Если нужно было –  делились со всеми. За советом к ним часто ходили. Да и не только они, все такие были – китайцы, корейцы, татары, марийцы и другие.

 

В подтверждение слов Ирмы Яковлевны Степан Моисеевич поведал о том, что ссыльные не были в обиде на советскую власть, во всяком случае, это никак не проявлялось. А уж о межэтнических конфликтах и говорить не стоит – и даже в мыслях не было их. На «русских-не русских»  не делился никто! Наоборот, существовало особое межэтническое уважение. Может, тяжелая работа объединяла,… может, врожденное интернациональное сознание…

 

И он тоже тепло вспоминает о дощатом столе на угоре,  об этом «общем досуговом центре». 

 

Видимо, это и в самом деле был удивительный поселок:  через столько лет одно упоминание о нем вызывает шквал положительных эмоций только при одном  упоминании названия.  Мне показалось, что пока Степан Моисеевич рассказывал мне о нем, у  него заметно поднялось настроение.

 

...Сейчас на месте поселка только бурьян. Кладбище затянуто травой, кое-где выросли деревья. Изредка туда  наведываются родственники тех, кто там похоронен.

 

Когда закрывали поселок, люди горевали, не хотели уезжать.  Все понимали, что в подобную  атмосферу человеческих взаимоотношений уже никто и никогда не сможет попасть…Наверное, они были правы…нет такой атмосферы больше.

 

P.S. Огромную помощь в сборе материала  оказала заведующая  Манзенской  библиотекой Н.В.Голубева. Огромное ей спасибо.

С.ТИМОШИН

Фото автора.

(АП)

п. Манзя

 

Комментарии  

 
+1 #1 Читатель 29.06.2012 07:10
Автору респект за интонации :-)
Цитировать | Сообщить модератору
 
 
+2 #2 Александр Dbrnjhjdbx 07.07.2012 17:28
светлая память о поселке где родился и я и прожил там всего 3 года,но с гордостью читаю в своем паспорте :место рождения п. Каулец, и приезжая к родителям в Манзю обязательно съездим туда, им есть что вспомнить и мне с ними тихонечко погрустить и посмеяться над историями из той жизни.
Цитировать | Сообщить модератору
 
 
+2 #3 КАЗИС 25.03.2013 18:56
Моя мать при разговоре о Каулице как то с отдышкой и блестящими глазами сразу перезывает по именам всех своих друзей, соседей и рабочих на рейде. В каулеце она вышла замуж , и там же родилась моя старшая сестра. В 1973 мы выбыли из Артюгино и проплывали мимо Каулецы и как и по всей Ангаре берег и село просто как в сказке красивые. Трудно всё высказать, но и после 40 лет душа по Ангаре НОЕТ ,,,,,,,, :cry:
Цитировать | Сообщить модератору
 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить