9 мая – самый радостный, самый светлый день – праздник Великой Победы.

Праздник со слезами на глазах. Слёз хватало всем, не обошли они и нашу семью.

Война перепахала наши судьбы.

В августе 1942 года был  призван в ряды   Красной  Армии  в  возрасте  18 лет мой дядя по материнской линии Иван Демидович Логинов, уроженец деревни Иркинеево. Через год, в августе 1943 года, пришла похоронка. В ней значилось, что рядовой Логинов умер от ран в госпитале, похоронен на кладбище у дороги в 2,5 км от станции Вертехово Велижского района Смоленской области.

Почта в Иркинеево в то время доставлялась через Пинчугу. Моя мама решила сама доставить похоронку матери, т.е. моей бабоньке Анне Евлантьевне Логиновой. Та как раз выходила из дома, собираясь на колхозную работу, на молотьбу. Мама упала ей вслед и горько заголосила. Как сейчас вижу слезы, бегущие по впалым щекам, бабонькино лицо – воплощение материнского горя.

Нашей мечтой с сыном Андреем было – побывать на могилке дяди Вани. Я написала по адресу, который значился в Книге памяти погибших воинов – военному комиссару. Он ответил, что д. Вертехово теперь находится в Угранском районе, что письмо переадресовано. А военный комиссар Угранского района сообщил, что по архивным данным у них Логинов Иван Демидович не значится. И для увековечения памяти погибшего в годы войны Логинова И.Д., 1924 года рождения, я должна предоставить документ, подтверждающий место захоронения погибшего. Как резанули по сердцу эти равнодушные, казенные слова! Но других у начальника отдела г-на С. Алексеева для нас не нашлось.

Николай Ефимович Мутовин – наш (мой и брата) отец ушел на фронт в начале войны. В августе 1942 года принесли похоронку: рядовой Мутовин Николай Ефимович пропал без вести после битвы под Воронежем. Оттуда было и его последнее письмо.

Наш отчим, Иван Васильевич Толстых, дядя Ваня,  заменивший нам отца, вернулся с фронта по ранению. Они с отцом ровесники – оба с 1917 года. Вместе закончили четыре класса Пинчугской школы. Семьи крестьянствовали, поэтому труд ребята познали с раннего детства. Дружили, но жизнь была неодинаковой. Папа рано остался без отца – Ефима Николаевича Брюханова.

… Осень. Мужики закончили охоту, вышли из леса. Дед Ефим отдыхал, напарившись в жаркой бане. А потом в одном исподнем выскочил на лютый мороз – спасать брата Филимона, который угорел в бане. Простыл, схватил воспаление легких и угас, как говорится, в одночасье.

Мне приходилось слышать от старожилов (особенно от Гавриила Николаевича Рукосуева) уважительные отзывы о моем дедушке Ефиме. Как всякий коренной ангарец, он был хваток, смекалист,  трудолюбив и расторопен.  Но нравом отличался крутым. У Ефима было четверо братьев – Спиридон, Филимон, Егор, Александр.

Из своих 19 внуков наша бабушка Устинья Ипатовна больше всех любила моего брата Валеру. Видимо потому (как говорили в деревне), что Валера был «капанный» дед Ефим.

Оставшись одна с пятью детьми, бабушка высватала в Богучанах батрака, молодого холостого парня – Афанасия Варламовича Мутовина. У них родилось еще трое детей – Александр, Валентин и Галина.

… Приангарье. Река была единственным путем на восток, обеспечивавшим торговлю с Китаем. Появление Московского тракта резко изменило жизнь ангарцев.  Новый путь проходил южнее, и наши предки оказались в изоляции. Отрезанные  от мира необъятными просторами тайги, ангарцы создали свой уклад, непохожий на жизнь в других районах Сибири. Здесь даже появился свой говор – поюще-протяжный.

Особыми были одежда и обувь. Для женщин шились черки – обувь из кожи, выделывать которую ангарцы научились у эвенков. Будучи еще совсем малехонькой, я носила эту удобную и легкую обувку, сшитую добрыми руками моего деда Афанасия Варламовича Мутовина.

А бродни – те же черки, но с кожаными голенищами.  Это была рабочая обувь для мужчин и женщин и отличалась только размерами.

Мой дед Афанасий Варламович Мутовин  был призван в ряды Красной Армии в самом начале войны, дошел до Берлина, награжден медалями и орденами. Израненный, но живой, вернулся он домой. Встречала его вся деревня, с радостью и со слезами. В нашу маленькую деревню с фронта не вернулось 69 мужиков.

Афанасий Варламович был наш неродной, но замечательный дед, а маме замечательный неродной свекор. Он вырастил и воспитал нашего отца, дал ему свою фамилию. Маму с родителями отца всегда связывали самые теплые искренние отношения.

 Прошло больше 20 лет после гибели папы. Война давно закончилась, но он так и не вернулся домой.  Утро. Мама собирается на работу. А бродешки ее, связанные оборками, висят на гвоздике у теплой печки. Опорины зашиты, бродешки смазаны деготьком. Старые стельки из сена или соломы  заботливо заменены новыми. Мама сунула в них ногу – сухо и тепло. И так были выстроены их отношения во всем. Молчаливый, добрый, заботливый свекор – мама помнила о нем всю жизнь. В магазине не было в достатке ни «базарных» тканей, ни готовых вещей. Все сшила для них мама – рубахи, брюки, юбки, платья. Дед и похоронен в маминой рубахе. Бабушка Устинья Ипатовна наказала нам перед смертью, чтоб ее положили в мамином платье, голубом, с белыми цветочками. Мы возразили, что оно уже стирано. В «Дунино платье», - твердо сказала она.

А дядя Ваня рос в полной семье, где было трое детей и больше достатка. Особо уважаемым был в деревне его отец – Василий Иванович Толстых. Его любили за ум и справедливость. Не случайно называли не иначе как Васенька.  Когда началась война, Василия Ивановича вместе с другими нашими мужиками направляли на север – охранять политических ссыльных. Он отказался, добровольцем ушел на фронт и погиб.

…7 июля 1917 года. Летний жаркий день. Ярко светит солнце. Отдыхает от трудов праведных вся деревня. Отдыхал и купец Петр Васильевич.  Мирные, неспешные разговоры. Одна из женщин подошла с сообщением: «У Алены Катерининых парнишка  народился».  Купец сказал: «Пусть Иваном нарекут. Я крестным отцом буду».

Но недолго длилось это классово единение. Наступали тревожные времена. Как-то купчиха Мария Александровна поделилась со своей работницей: «Нюрка, что-то тревожно мне. В Питере революция. Что-то будет?»

Нюрка – это моя родная бабонька  Анна Евлантьевна Логинова, которая девочкой служила в доме у купца, выполняла работу на кухне, присматривала за детьми купца. Гавриил Николаевич Рукосуев и Анна Евлантьевна Логинова были свидетелями событий тех лет. Купец слыл человеком нежадным, давал людям в долг. Много строил и строил на века. Дом, в котором купец с семьей жил в Пинчуге, долгое время потом служил то клубом, то конторой колхоза, совхоза. А амбары купца до сих пор стоят в Богучанах – это здание редакции газеты «Ангарская правда» - конечно, сильно измененное.

Купчиха была более строгая и жадная. Один раз в год моя прабабушка Арина приезжала к ней за расчетом из Иркинеево. Так купчиха со своей работницы Нюрки высчитывала за две пары черков, хотя с остальных только за одну. Объясняла это тем, что Нюра непоседа, быстрая на ногу.

Итак, революция свершилась. Прошла коллективизация, образовался колхоз «Ангарский луч». И папа, и дядя Ваня были подростками, и все их юные годы прошли в колхозной работе. Как и все, они много трудились. В деревне одна страда сменяла другую – посевная, покос, прополка хлеба, уборочная, молотьба. Жили в поле почти безвыездно. Но иногда папа с дядей Ваней верхом на лошадях приезжали в деревню – отдохнуть, помыться в бане и, как говаривали, успевали по девкам сбегать. Но утром как штык – на работу. Любимая бабушка Устинья Ипатовна всегда их встретит, накормит, обогреет, баньку истопит, котомку с провизией соберет.

У дяди Вани был и свой отчий дом, но приют он часто находил именно в папином доме. Ванина мать порой и не знала, что сын побывал в деревне. Дядя Ваня помнил об этом с благодарностью всегда. К бабушке моей обращался тепло и уважительно: «Тетка Устинья».

Но вот однажды… Обширное колхозное поле, идет весновспашка конным плугом. Ласково греет весеннее солнышко. Сморило наших работяг, задремали у конных плугов. Лошади стояли понуро.  В таком виде и застал их бригадир – Егор Николаевич Брюханов, родной брат деда Ефима, папин дядя. Он верхом на лошади объезжал участки, проверяя, как идет работа.  При виде парней разъярился, стал кричать, грозить. Папа, держа в руках батожок, стал подступать к нему. Седок поспешил удалиться на безопасное расстояние и уже оттуда крикнул:   «Колюха, снимаю с вас обоих по два трудодня».  Таких моментов было много, и дядя Ваня часто с теплом вспоминал эти  довоенные годы.

На фронт оба ушли в самом начале войны. Дядя Ваня был холост, а папа имел семью – мне 2,5 лет и полгодика брату Валере. Прощаясь, папа говорил нашей бабушке: «Мама, не плачь! Я вернусь, мама». Обнимая нашу маму, говорил: «Вот увидишь, я вернусь, а мои ребятишки будут вот такими»,– и показывал, как мы подрастем. Бабушка до конца своих дней верила, что папа вернется. Верила, и нам старалась внушить эту веру. Верила и плакала…

Так жизнь сложилась, вместе с мамой нас воспитывал дядя Ваня, друг детства  папы. Мы были единственными из всех наших деревенских ровесников, кто получил высшее образование. Никогда для нас дядя Ваня ничего не жалел.

…Третий курс пединститута. У нас, студентов геофака, было три полевых практики. В то время как студенты других факультетов строчили лекции в душных аудиториях, мы загорали на Столбах или   в солнечной Хакасии. И одна практика была по территории Советского Союза, на Кавказе. В то трудное время далеко не все могли поехать на Кавказ (деньги немалые), даже те из моих сокурсников, у кого были родные отцы. А дядя Ваня пошел в бухгалтерию колхоза «Ангарский луч», снял все, что заработал за год. И вот моя мечта сбылась, я на Кавказе.

Не вдруг, не сразу оценила я этот поступок, а значительно позже. Помню, как дядя Ваня ласково говорил о нас: «Это Колькины ребятишки». Любил нас как родных. Светлая ему память.

Как светлая память и всем не вернувшимся моим родным, всем воинам-победителям. Тем, кто уже после войны преждевременно ушел из жизни не от старости, а от ранений, контузий и нервных потрясений.

Вечная им память!

В. МАЦУКЕВИЧ.

п. Пинчуга.

(АП)