(продолжение5)

Однако, прошло уже чуть больше двух минут, и вокруг была уже другая жизнь!
Пройдет еще несколько минут, и, в этой пришедшей жизни, уже не будет даже месяца и звездочки. Настанет полносочное утро бабьего лета. И я не захочу спать-отсыпаться, а потопаю в лес. Конечно, за грибами! За теми, которых в эту осень почти нет. Но все равно пойду. И, не смотря на то, что год этот совсем не грибной, все равно мне повезет, и я насобираю грибочков. Рыжиков. Отмою их, придя домой, в избушку свою, и засолю. Не поленюсь ведь. Наоборот даже! С удовольствием займусь грибочками, совсем не думая о том, что это отвлекает меня. Мол, писать ведь надо. Не надо! И когда однажды вечером, денька через три-четыре, нагрянут ко мне в гости друзья – я выложу в тарелку пол-литра свежесоленых рыжиков, маслица туда плесну, лучком да укропчиком украшу. Друзья ведь тоже в гости не с пустыми руками ходят!
И случится у нас очередное пиршество разговоров!
Нам-то, пенсионерам, почему бы и не заняться нашими любимыми игрушками – застольными разговорами…

(продолжение4)
Никакого ощущения от соприкосновения с препятствием – нет. Но что-то, опять же чувством принято: не то шмыгнуло, не то скользнуло быстро на уровне бедра, с лева, с верху вниз. Чирк… Так. Опять же не телом почувствовал. Это почти так же, когда рядом вдруг порыв ветра хлестнул. Он тебя не задел. Но ты его почувствовал…
Когда посмотрел полученное фото, ничего не заметил. Но поторопился скорее в избушку. Там все перенес на компьютер. И теперь уже на снимках в компьютере разглядел: в правом углу «движение кусочка света». Время этого снимка – 06.23.38.
Время предыдущего снимка, снимка с «туманностью» – 06. 23.24.
Между ними – 14 сек.
Я прислушался к своим чувствам, ощущениям. Опять? Опять это как всегда, как в детстве: взрослые что-то говорят тебе, радуются, даже смеются над твоим непониманием, а ты чувствуешь обиду. Обиду не на них, и не на себя. Просто какую-то обиду. Она даже от тебя и не зависит. Интересное это ощущение-состояние: ты еще не они, ты просто еще маленький, чтобы понять их. Ты, который такой же как они, но – не ОНИ. И они тебе объяснить не могут. Не могут, потому что ты их понять не можешь. А они все радостные, улыбаются тебе, что-то говорят, обнимают даже… А тебе охото плакать. Но ты не плачешь. Ты понимаешь, что это совсем не то, когда плакать надо. Но хочется. Хочется от того, что они не понимают тебя. Что нельзя им еще так радоваться при тебе. Да и ради тебя. Рано. Они, сами того не понимая, обижают тебя…
Хотя…
Может все и не так. Учат, учат. А в ответ: дверь-то? так это имя прилагательное, оно к косяку приложено! И улыбка до ушей, мол, ну как? каков я молодец? то-то! И смотрят на этого молодца, на этого недоросля с досадой, вот ведь угораздило в учителя к этому недоразумению попасть. Ну и ну!
Впрочем, моя обида тогда была иная. Обида малыша с которым увлеченно поиграли в интересную игру. Но долго играть нельзя, ведь? Вот и пришло время, когда пора перестать играть. И взрослые перестали играть. У них другие дела, заботы. А малышу обидно. Хочется играть! Но игрушки, почему-то, совсем не играют с ним.
Улыбаюсь, конечно, сравнивая свои ощущения с этими. Но, что-то есть.
Я снова вышел на улицу. И снова сфотографировал месяц.

(продолжение3)

И тут же, одновременно, чисто физически ощутил что-то вроде толчка. Точней – словно наткнулся на что-то. Так, мгновенно. Но ощущение было отчетливое, точное. Но не телом. Я просто ощутил преграду пространства. Мгновение, и все нормально. Общее состояние удовольствия, восторга от красоты утра – не изменилось. Та же радость. Но уже реагируя на непонятку, посмотрел на полученный кадр. Конечно увидел. На кадре. А вокруг – все нормально, небо чистое. Делаю сразу же «контрольный».

(продолжение2)
Было это 12.09.2012 года в 06.21.42 утра.



Я посмотрел, что у меня получилось совсем не плохо, порадовался, и щелкнул снова…

(продолжение1)
Обидно стало. Но, знаю по опыту: все, что напишется в таком состоянии – только марание бумаги.
И я наконец-то заварил кофе себе, и, наслаждаясь им, закурил. И посмотрел на часы. О-ого! Уже утро! А я с утра собирался по лесу пошастать, грибы поискать. Именно поискать. В прошлое бабье лето я ведрами рыжики, грузди, маслята таскал. Ведрами! И целыми днями мыл, солил, варил, и прочее. И писал тогда мало. Практически, лишь, когда начались дожди. Видимо, вымолил я эти дожди. Ведь не за грибами я приехал в свое бабье лето! Но когда такая грибная халява, я что, не человек? Вот и занимался только заготовкой грибов, да ягод. И раздражался от того, что нет практически времени на то, что бы сидеть и писать. Вот и пошли дожди. Сиди теперь, да пиши. Однако, дожди – это унылая пора, тяжелая. Тоже, увы, хватило запала на двое суток. И все. Опять плохо. Да и отпуск уже кончался. Вот тогда-то я и помечтал о золотых денечках, о «безгрибной и безьягодной» порах. И вот через год, теперь, все это состоялось в самом наилучшем виде. Дни стояли золотые, звенящие! И лес пустой! Ни каких тебе грибов, ягод. Проще – совесть отдыхает, не мучает, что вот мол, херней своей занимаюсь, пишу, вместо того, что бы семье на всю зиму радость тут запасти. Нет грибов! Все. Правда, я все равно, нет-нет, да уйду в лес за грибами. Получалось что-то как утренняя зарядка. Побродишь, походишь, гриба два-три найдешь наконец-то, и, домой. А дома уже времени много! Ни чистить, ни солить, ни варить грибы не надо. А потому, сиди, пиши себе. И совесть не мучает! Вот и теперь: утро? Ну и хорошо! Посплю до обеда, и, снова буду писать. А что еще делать-то? А вечером, если гости не нагрянут, сам схожу к ним. И опять вся ночь в радость мне будет.
Вот таким обстоятельным мечтам я, куря, и сидел радуясь. Понимал, конечно, что это бабье лето свои прошлогодние ошибки учло и старается, помогает мне. Точней: приятно было так думать.
Вот и думал. Сидел, пил кофе глоточками и курил. Не жизнь, а сказка.
А вот у Еремки моего жизнь – совсем не сказка. Лет пять уже творится в черновиках, набросках, раздумьях моих. И когда еще состоится? Да и состоится ли? Я, что – бог? Ну, в смысле, писатель? Нет, конечно. А вот если бы я сделал эту вещь, и нашелся бы заинтересованный спонсор, тогда, наверное, да: появилась бы эта повесть. Появился бы художественный мир жизни Еремки. Реальный мир, в котором многие бы с удовольствием захотели бы пожить самим Еремкой, жизнью других героев этого мира, его событиями, делами, мечтами. И в этом мире события, пространство и время, были бы не разрывные. И уже не зависели бы от меня, от моих мыслей, дел, от моих настроений и моих дождей, грибов, да и прочего всего. И появился бы этот мир в сознаниях других людей, в их переживаниях, чувствах, мечтах, заботах…
Странные мысли.
В мире Еремки нет моего мира, нет меня. И то, что я так долго «творю» этот мир, для него, для Еремки абсолютно не известно. Он понятия не имеет, что есть кто-то, от кого он полностью зависит. И все, что там происходит, произойдет ли – зависит от меня. Да и когда произойдет, то есть напишется и напечатается повесть, будет зависеть от каждого читателя. От его опыта, интересов, от силы воображения и умения сопереживать, точней – сожить. И появятся множество миров Еремки…
Вот с такими странными мыслями я и вышел из избушки на улицу. В огород. В туалет. Вышел, и, ошалел от красоты. Вот это утро! Еще заря восхода только мается, разжигается! И совсем по сказочному, классически, месяц и звездочка в голубом сиянии просыпающегося неба дня весит. Вот это утро!
Я с удовольствием порадовался себе во всем этом!
Потом уже снова вышел с фотоаппаратом. Мои заботы понятны!

... к-хе. Вот из старого,и, совсем не мистика...



… Хорошо мне писалось в ту ночь. Бабье лето на Ангаре в тот год просто баловало меня. Все, точней, почти все удавалось и на все хватало времени. Вот и в тот раз пришел от друзей после баньки в свою избушку, да как сел за свой РАБОЧИЙ СТОЛ БАБЬЕГО ЛЕТА…
Ну а проще, как сел за черновики, да за компьютер, так до утра и просидел. Нашел в черновиках давно еще начатую повесть про первых посельников на Ангаре, и, зацепился на некоторых страничках. Время жизни моих героев – конец 16 и начало 17 века. Исторического материала набрано было не много, но достаточно, чтоб воображение мое создало, и мир, и жизнь, и чтоб я во всем этом оказался не лишним, по крайней мере, тут, в черновиках. А так как я не писатель, не литератор, да и не историк, то писал все это в свое удовольствие, впрочем, как и все остальное, и писал только тогда, когда вдруг хотелось писать. А главное, когда была возможность делать это свое удовольствие. Как правило, такие возможности организовывались только в период, когда я приезжал в сентябре в родной поселок Ангарский, в свое бабье лето и целый месяц позволял себе жить без забот и дел жизни. Вот и в этот раз так: все было так, как надо. И хорошо писалось! И вот когда, живя жизнь моего героя Еремки, где-то не далеко от реальных мест моего действительного пребывания, когда я (Еремка) вдруг услышал человеческий голос: эхо песню, ритмичную, сочную принесло. Для Еремки это было далеко не радостное событие. Ни человека, ни его голоса целых два месяца он не видывал да и не слыхивал. А тут… Короче, понятно, в те времена встретить человека в незнакомых местах – совсем не радость!
« … Обрывки фраз еще таскало эхо. Кто-то на незнакомом языке радостно пропел о своем счастье, а эхо подхватило. Не без жизни оказалось это место. Знать не одному ему глянется! Кто таков, кто такие? Не крадучись, ишь, живут. Значит постоянно. Значит, у себя, дома. Хозяева.
Гость – не хозяин. А Еремка намечтался уже не гостем тут жить. Э-хх! Вот ведь как, не пустое место тут. Да и понятно: хоть и рай, а не пуст. Не все же люди грешные!
Тяжело стало на душе Еремки. Трудно. Как теперь быть то?
Идти на голос, высмотреть, что там? Кто? А вовремя ли будет? А чего ждать-то? Кого годить?
Лесистый откос круто и беззаботно набирал высоту. Он красовался на самой макушечке сопки. Уйти туда и там осмотреться? Однако так надежнее. Пошел. Тихо. Каждым шагом прислушиваясь к лесу. Не спеша. Выбирая путь, прячась от полянок. Подъем на макушку сопки оказался изматывающим и долгим. Поднялся. Кругом – красота! Синь! А там, внизу, у Ангары, на фоне темного лесного склона выпячивался невысокий кряж. Кряж падал прямо к берегу. И там, почти у воды, сосновая чаща окружила полянку, заросшую сухой травой. С полянки подымался дымок …»
Отпечатав это, я вдруг почувствовал усталость. Точней, наоборот – только, как говориться, расписался. Воображение вело радостно события в мире Еремки, и я готов был лепить из них жизнь. Но, что-то стало мешать. Что? Не усталость, но равнодушие. Полное равнодушие к тому, что будет дальше. Вот. Еще точней: я вдруг понял, реально, что совсем не знаю, что там будет дальше. И главное: да и пофиг! Как захочу, так и напишу. Причинно-следственный механизм мира Еремки перестал работать! Я стал этим механизмом. Плохо. А я ведь готов писать и писать.
- А готов ли? – спросил себя и задумался. Да, писать-то готов, и руки чешутся. Но буду писать уже придумывая, додумывая. И не Еремка у меня будет жить, а я за него. А ведь я его жизнь не потяну. И не только менталитет другой, но и способности жить – другие. А главное – Еремка носитель тайны, которая его ведет и живет. А я этой тайны не знаю. Уже не знаю. Всё. Хватит. Хочешь ни хочешь, а пора останавливать себя.