САНГАРЫ писал(а):Да нет конечно, не суть. Как я понимаю главное событие "что засосало" а кто куда во что конечно для рассказчика не суть. Хотя конечно под ВТ страшнее чем под Кску и совсем позорно под Орсовскую баржу с завозом...

У нас фишка была- кто дольше продержится на пароходе до стартующего пенделя и кто выше сможет забраться.. Самый отчаянные могли "дойти" на параходе до устья Карабулы и спрыгнуть с крыши салона. Но это были целые войсковые операции, с дезинформацией, отвлекающими демонстративными действиями..

Мне понравилось. Пора уже все творчество и воспоминания сносить в отдельную тему?

продолжение: И НЕ ТОЛЬКО НА ГУСЕЙ

Лиханов, усадив Сашку в скрадок, сам помчался-побежал по бережку озерка на другую сторону.
- Я-аа на месте-ее!
обозначил зычным голосом свою готовность Лиханов.
- А-аа-аа! Э-ээ-э!
подтвердило раскатистое эхо.
И пошло время тишины!
Вот и луна прочертила свою дорожку по глади озерка… А, промежду прочим, гуси, или как их там, утки, усеять озерко забыли.
Вдруг на той стороне, от Лиханова, побежало озерко мелкой рябью волны. И сразу же:
- БАХ! Ба-аа-ах!
А рябь волн уже обозначилась точкой, которая тащила их за собой от Лиханова к Сашкиной стороне.
- Она к тебе плывет! Хреновина-аа! Эта-ааа!! Не упусти!
Сашка перестал курить, подвинул ружье поближе. Ни гусей, ни уток нет, но что-то прет, тянет дугу волны по озерку, прямо на скрадок. Вот уже рядом, метрах в трех…Он тихонечко поднимается и выходит из скрадка, пятится.
«Хреновина» проворно и бесшумно выскальзывает на берег, проскакивает скрадок и… прямо к Сашке, к ногам его.
Сашка откидывает хреновину от себя дулом ружья.
Хреновина, переворачиваясь, отлетает на метр назад, но тут же несется на Сашку. Сашка пятится. Вновь откидывает хреновину дулом от себя. А хреновина вновь упорно начинает свой путь к Сашке. Сашка опять хочет откинуть её от себя, но хреновина хватается за ствол ружья.
Слышится нетерпимый лязг чего-то о железо дула.
Сашка нажимает на курки. Когда он их взвел – убей бог, Сашка не помнит. Да и нажал теперь на них, признаться честно, вряд ли понимая, что делает. Принято говорить, мол, нажал машинально.
- БАХ! Ба-аа-ах!

- О-оо-о! Попал!! – прямо над ухом раздался яростный и торжествующий крик Лиханова. На самом деле Лиханов был еще только в метрах пятнадцати-десяти. Но бежал к Сашке, как и положено!
- Уби-ии-ил! – торжествующе прокричал он, уже подбежав.
Действительно, подбежал, поднял хреновину рукой на уровень глаз…
- Уби-ии-ил! У-уу-ууу… Это что же ты наделал? Вот ни фига себе! Это теперь что такое, а?
На Сашку он не смотрел.
Он смотрел на то, что держал рукой на уровне глаз.
- Это теперь что такое, а? – обескуражено, и как-то обиженно, спросил.
- Хреновина…- тихо ответил Сашка.

…Ондатра от выстрела Лиханова укрылась под водой, а потом помчалась подальше от неудачливого охотника. Почему к Сашке, к его ногам – бог знает. Когда Сашка в третий раз пытался её отбросить от себя, она схватила зубами ствол ружья. Раздался лязг. И выстрелы! Вот и вся хреновина…
Прошли годы.
Михаил Андреевич и Сашка больше никогда вместе не охотились.
Я не знаю, вспоминал ли Лиханов, после, когда-нибудь, эту охоту. Не знаю. Я – вспоминал. Но я знаю, что мы с ним, вместе, никогда не вспоминали ни про эту охоту, ни, вообще, про любую другую.
И не охотились никогда больше вместе.
И, вообще, всякие темы про охоту в наших разговорах отсутствуют.
Сегодняшний случай, пусть даже такой, можно сказать, премьера…
Пользуюсь случаем…

СПАСИБО.

продолжение: И НЕ ТОЛЬКО НА ГУСЕЙ...

… Костерок и чаек, как приехали-добрались на место, не получился. Надо было успевать. Солнце, провалившись в распаде сопок, теплило ещё кое-как остатки прожитого дня, и, даже, вечер спешил уже, уходил в ночь.
Сашка хотел, было, предложить Лиханову, послать хлопоты охоты подальше и заняться делом – развести костерок, напреть чаек, посидеть, поговорить. Ему очень хотелось, если уж не поплакаться Михаилу Андреевичу, так хоть обрисовать свое, теперешнее, не радостное в состоявшейся жизни.
Но, Лиханов!
Это – Лиханов.
Ради чего приехали, мол, не пропадет, ясное дело. А вот вдруг удача еще будет и в охоте – тем и вкуснее будет чаек! А такую удачу упускать, уток этих, или как их там, гусей – не порядок. К удаче надо быть готовым!
- Мы, сначала! А потом… Ух, на костре-то!
Лишних слов он не говорил. Особенно с теми, кто и без слов его понимал. Промежду прочим, гуси, или как их там, утки, «…должны вот-вот все озеро усеять. По-о-налетят вот-вот! Ух, ты-ы!»
- Это будет, Санек, что-то!

Сашку он усадил в приготовленный кем-то, когда-то, но судя по всему, постоянный и ухоженный скрадок. Место, по всем приметам, для охотника радостное. Лучшего для вечерней сидки – не ищи!
Этакий маленький и аккуратненький мысочек в озерко. И на нем не плохой тальниковый куст. Вот в нем-то и смастерили знатоки и умельцы скрадок. Постоянный. Сашка понял, коль есть скрадок, значить место, не зряшное. Ружье у Саши путное – двустволка, горизонталка, шестнадцатый.
Когда-то у Сашки, а он учился тогда во втором классе, были свои – «тозовка» и ружьё, тридцать второй. И все припасы! Спичечные коробки сбивались с забора огорода только так! Да случилась история… Зимой, в воскресенье, в декабре, поехал Сашка покататься на лыжах, да «тозовку» прихватил. А вдруг пригодится? А больше всего, конечно, интереснее не просто кататься на лыжах, а быть офицером, разведчиком, задание особое и тайное выполнять. Иметь специальное задание командования выявить и уничтожить фашистских снайперов – дело серьёзное. Но вороны и сороки (снайперы фашистские) – не спичечные коробки. Им с утра в зимнем лесу в этот раз делать было не чего. А вот воробьишка, по какой-то своей надобности, пристроился на ветке сосны. Сашка остановился, выставил на планке 50-ть м., прицелился. Когда он, радостный и довольный, подъехал к воробью, лежащему в снегу, стало не по себе. Неприятно, тяжело как-то. У воробья пол головы не было… С тех пор Сашка охотой – не баловался.
продолжение следует...

продолжение: И НЕ ТОЛЬКО НА ГУСЕЙ...

И Лиханов, по теплому и по свойски, обнимает и похлопывает по плечу Павла Николаевича. Мол, ничего, нормально! Нам-то, не молодым, чего уж нам-то, мол, расстраиваться. Мол, нам-то, все равно, уж как получилось, так и хватит.
- А это, Павел Николаевич, что это? А-аа, понял… У-уух ты, штуку-то, какую Вы смастерили! Вот оно как оказывается можно-то! Здоро-оо-во! И так запросто делается?!
- Да… Это… Михаил Андреевич, это я, так, тяп-ляп, по стариковски… Думал, да придумал. Все, сделал вот – теперь не течет! Сейчас и так ладно, а потом видно будет. Чем-то заняться надо? Во-от, по-стариковски, где сделаю, где сломаю.
- Надо же! И, что, я вот так сделаю у себя тоже, и у меня, тоже, перестанет течь, да? Надо же!.. Да-да-да-да-аа… Сделаю я себе так, непременно и обязательно, сделаю. Вот ведь, не зря же говорят: одна голова – голова, а две – райком. Ха-ха-ха-аа! Это в смысле, правильно-то, одна – хорошо, а две – лучше! А Александр Павлович-то сегодня, дома? А, Павел Николаевич? Саша-то тут, или там, у тещи?
- Дома, дома, Михаил Андреевич… Здравствуйте!
Это уже Саша вышел из веранды в ограду.
- О-ооо-оо-о! Александр Павлович! – Михаил Андреевич трясет Сашкину руку и хлопает его по плечу, мол, ну, как отдыхается в отпуске, дома-то, у отца? И, обращаясь к отцу Саши, говорит:
- Павел Николаевич, а ведь я его сейчас на охоту заберу!
- Та-ак…
Павел Николаевич пытается сказать, мол, сын его не охотник, мол, с детства ружье в руки не берет, как воробью отстрелил в детстве из «тозовки» пол головы, так все, как отрезало. Да, мол, с тех пор «и ружей в доме не держим…». Но вместе с этим, уже знает, уже чувствует, понимает, что Лиханов специально, кажется, затеял эту, какую-то охоту. Сашку из дому, кажется, вытаскивает.
А Михаил Андреевич уже подмигивает Павлу Николаевичу, мол…
- Ха-ха-аа! Да-аа, знаю я! Вот и хорошо. Со мной-то он поохотится! Мы таких, промежду прочим, гусей настреляем! Или, как их там, уток этих! Да, гуси-то больше, жирнее?! Так, что готовьте, Павел Николаевич, эти, разные всякие нужные кастрюли да сковородки для жарки дичи. Он со мной, промежду прочим, таких гу-уу-сей настреляет! У-уу-ууу! А ружья там, припасы… – Лиханов опять подмигивает, мол, и другие припасы, тоже... – У меня есть. Уже приготовил. У меня все уже ждет нас с Александром Павловичем! Ха-ха-ха-а-хаа!
Сашка улыбается. Понимает: вечер тихий, небо будет звездное. А почему бы и нет? А кто еще будет с ними на охоте? Никого? Это дело. Поохотимся: ночь, костерок, чаек. И разговоры… Когда такое будет, да и кто такое предложит, а? Только Лиханов…
Уговаривать Сашку не надо. По крайней мере, в этой ситуации, и сегодня. Собирался он не долго. Да и что собирать-то? Сапоги, фуфайка. Остальное – есть!
продолжение следует...

анатолий писал(а):
...к-хе. Согласен. Но это развлечение было и не только у молодежи! Предлагаю вниманию для тех, кто осилит. И извиняюсь. Вечером, в шестом часу, к дому подъехала машина – светло-кофейного цвета, но темно-серая от грязи и пыли – «Нива». Подкатила мягко, но вдруг фыркнула, дернулась и остановилась. Из неё вылез Михаил Андреевич, нагнулся над ней, мол, ты ли это – моя машина, а если ты, то, что с тобой случилось, дорогуша?
Он поправил очки и как-то нерешительно направился к калитке.
Войдя в ограду, он вновь посмотрел через калитку на свою машину:
ну, мол, ты и даешь…

- Ха-ха! Машина-то, моя, дергается почему-то! Здравствуйте, Павел Николаевич! Ехала, ехала, а тут, к Вам подъехал – она задергалась… С чего бы это, а?
Это Лиханов здоровается с хозяином дома, в ограду которого он только что вошел. Особенность Лиханова, лихановская манера: он не прерывает поток своих эмоций, чувств, мыслей. Но, главное, он ими тут же делится с человеком, вовлекая его сразу же и в сферу своего эмоционального мира. Кажется, простой до простофильности, но от последнего его спасает то, что он – уважаемый человек. А на деле? Это высший класс руководителя – умение привлечь и расположить к себе человека с первых же слов разговора. Притянуть своей простенькой проблемой к себе, дать возможность человеку ощутить себя на уровне требуемых в данный момент отношений, расположить к своим делам не просто доверие, а активное внимание уверенного в своей полезности человека… Лиханов эту науку не учил, даже в популярных книжках – не читал. Знаю. Это у него талант, порода. Он иначе разговаривать не умеет…
Павел Николаевич – невысокого роста пожилой человек, давно уже пенсионер, заработавший к старости своим не легким трудом шофера лесовоза в сибирском леспромхозе все свои ветеранские привилегии: орден, болячки, болезни и усталость от жизни. К своей старости, к которой он не готовился и не хранил себя, как и все люди этого поколения, он себя не оберег. Вырастил он трех сыновей и жил теперь с семьёй своего младшего сына, Павла Павловича – учителя поселковой школы, театрала, педагога школьной театральной студии, руководителя и режиссера школьного театра. Этим Павел Павлович и был знаком, и почитаем, и любим, молодежи не только поселка, но и всего района. Сашка, старший сын Павла Николаевича, гостил теперь у них, будучи в отпуске…
Павел Николаевич, здороваясь за руку с Михаилом Андреевичем, улыбается ему, не скрывая своего уважения и радушия. Молодец Лиханов, вот и теперь навестил… Сашка-то сидит сиднем на веранде, сутками, видно хорошо, что мается своими проблемами, что отпуск его – так, сам от себя прячется… А Лиханов – молодец! Вот сам приехал, ясно дело, что к Сашке…
- Здравствуйте, Михаил Андреевич! А кто её знает, она ведь машина. Надо – дергается…Главное, чтоб ездила!
- Да ездит-то она – ездит! – Лиханов махнул рукой, мол, черт с ней. Действительно, мол, главное-то, чтоб ездила…
- Ну, как хозяйство, как урожай-то, Павел Николаевич, а? Да-да-да-а, да-да-да-да-а…(это Лиханов внимательно слушает то, что говорит ему Павел Николаевич). Да-аа? Что Вы говорите? А я… А у меня… Да-да-да-да-а! Да-да, да-да… И не говорите! Не говорите, ёлки ты с палкой, солнца-то, – он сокрушенно взмахивает руками. И тут же, левой, жестом, вверх, мол, его вон, солнца то…– Вот ведь чего не хватило! Ну-у, еще немножечко бы его нам, летнего-то, а? Эх, всегда нам всем чего-то, да не хватает! Ха-ха-ха!
продолжение следует...